Казённые люди. Как живёт Черкаскульский психоневрологический интернат

За свою репортёрскую жизнь мне дважды довелось побывать в настоящих «психушках»: в Кувашах, где живут взрослые больные, и в Лазурном — интернате для детей.

Это было давно, лет двенадцать назад. В памяти навсегда остались странные лица, облезлые стены, а ещё тошнотворный запах кислой капусты и испражнений. Изменилась ли жизнь в богоугодных заведениях с тех пор?

Там, где Горюшкин камень

Это настоящие бажовские места — граница Челябинской и Свердловской областей, деревушки по сто человек, густой лес, плавно переходящий в тайгу.

Жители посёлка Черкаскуль утверждают, что за их околицей находится Горюшкин камень, о котором писал знаменитый уральский сказочник. За последним домом в Черкаскуле проходит медвежья тропа, и если заблудиться, можно сто километров прошагать на север и не встретить ни одного поселения. Хмурые осенние тучи и развалины дореволюционного спиртзавода дополняют депрессивную картину. Жуткое место. Самое то для психоневрологического интерната.

«Да вы что! У нас здесь красота невероятная! Это просто погода сегодня не очень!» — в один голос заявляют нам руководящие сотрудники.

Это директор Наталья Георгиевна и заведующий женским отделением Дмитрий Борисович. Он, кстати, является поселковым депутатом и любителем-краеведом. С увлечением рассказывает, как полтора века назад основал Черкаскуль помещик Злоказов. Несмотря на фамилию, это был добрый и щедрый человек: в голодные годы раздавал своим крестьянам хлеб. Злоказовский спиртзавод был самый большой в округе, работал в полную силу и поэтому назывался «ведёрный».

«А ещё у нас за Черкаскулем в 1956 году археологи раскопали стоянку древнего человека, — добавляет Дмитрий Борисович. — Можем сходить сфотографировать».

Градообразующее предприятие

В Черкаскульском психоневрологическом интернате — 401 больной и 178 человек персонала. Это грандиозное заведение: огромное жилое здание в виде буквы «ш», своя котельная, гаражи, склады, овощехранилище, пожарная бригада. Интернат даёт работу жителям всех окрестных деревень, ежедневно автобус привозит персонал из Каслей, а один врач-психиатр каждое утро приезжает из Свердловской области. Воздвиженка, Григорьевка, Воскресенское, Клеопино, Тюбук — эти деревни не пашут, не сеют. Поэтому неизлечимые черкаскульские постояльцы — единственные работодатели для местных жителей.

Люди говорят, что казённое заведение было в Черкаскуле всегда. До войны это был детский дом, в войну сюда привозили ребятишек из блокадного Ленинграда. В 1977 году детдом перепрофилировали в интернат для умственно отсталых. Странное совпадение, но в самом Черкаскуле всё не так, как в обычных деревнях. Здесь нет долгожителей, семейных родов, которые бы жили на одном месте поколение за поколением. Люди приезжают-уезжают, продают дома, покупают. Заведение сиротское, и посёлок не стал никому родным.

Белый лебедь Сен-Санса

Мы идём по чистому, очень чистому коридору. Входим в уютные комнаты с красивыми занавесками, плазменными телевизорами и хорошей мебелью.

Библиотека, кабинет для рукоделия, сенсорная комната, тренажёрный зал, массажный кабинет. Столовая вообще похожа на ресторан средней руки: интерьер выполнен в русском стиле, на стене — ухваты, горшки и связки лука с чесноком. Кругом картины, мебель из «Икеи». Директор ловит наши удивлённые взгляды и говорит:

«Почему вы удивляетесь? У нас же не больница, а социальное учреждение. Наши подопечные тут живут».

На своём посту Наталья Фишер всего два года, до этого всю жизнь проработала врачом-педиатром. Все пациенты интерната делятся на две категории: одни сразу родились со своим заболеванием, другие его приобрели, как раньше выражались — «сошли с ума».

«У нас есть больные, которые когда-то работали учителями, — рассказывает психолог Елена Баранова. — Есть балерина, недавно от нас перешёл в другой интернат замечательный певец, тенор. Кто-то шёл к своей болезни годами, другие заболели в один миг. Например, балерина потеряла разум, когда её бросил муж. Посмотрите на её рисунки: она до сих пор рисует балет».

Я беру в руки альбомный листок, на нём — белый лебедь и подпись: «Сен-Санс».

«От этой беды не застрахован никто, — добавляет заведующий женским отделением Дмитрий Шарый. — Любой из нас может сойти с ума — от стресса или даже от высокой температуры. У всех людей есть особые нервные клетки, способные запустить процесс шизофренииº.

На этой мало оптимистичной ноте мы зашли в столовую.

И компот

На обед давали суп, тушёную капусту, запечённую горбушу и кабачковую икру. Кухонные работницы разносили по столам еду, а затем стояли рядом и внимательно следили, кто как ест. Если больной не доел свою порцию, об этом положено доложить медсестре.

«А вдруг у человека просто нет аппетита?» — спрашиваю у сопровождающих.

«У плохого аппетита тоже должна быть причина, и мы обязаны её обнаружить», — ответили мне.

Мимо нас проходит группа женщин в сопровождении медсестры и санитарки. На вид они не отличаются от остальных обитателей интерната, но живут в закрытом крыле. Шизофреники находятся под воздействием медикаментов, чтобы держать под контролем их агрессию. Дебилы, дауны, умственно отсталые ходят свободно не только по интернату, но и по всему посёлку. Они — люди мирные, любопытные и общительные. То один, то другой подходят к Наталье Георгиевне, прижимаются, кладут голову на грудь. Она их гладит по голове, называет: Егорка, Настенька… Я вижу, что она действительно воспринимает их как детей.

«А запаха у нас нет, потому что я постоянно с ним борюсь, — добавляет директор. — Вонь в учреждении — первый признак его неблагополучия».

Палата номер шесть

Из 400 больных в интернате всего 30 человек — дееспособные. Они могут распоряжаться частью своей пенсии и принимать за себя некоторые решения. Вот, например, Руслан. В интернат он пришёл из детского дома, прожил здесь 20 лет. Он может трудиться, поэтому подрабатывает здесь санитаром. Поднакопил денег и в прошлом году слетал на отдых в Турцию (правда, с сопровождением).

Дееспособным разрешают выезжать в Челябинск или Екатеринбург — в гости. Остальные пациенты не могут даже понять, что им требуется вылечить зуб. Все решения за них принимает директор, она же является их официальным опекуном. Судя по всему, Наталья Фишер своих подопечных балует: практически в каждой палате мы увидели ноутбуки.

«Наши ребята очень любят сидеть в Интернете, — рассказывает Наталья Георгиевна. — В «Одноклассниках» они все у меня в друзьях».

Периодически пациенты объявляют о своих желаниях, а специальная комиссия решает, можно ли им это купить. Из списка последних приобретений: велосипед, роликовые коньки, удочки, микрофон, пюпитр, карнавальный костюм и две живые шиншиллы. Клетка с шиншиллами стоит в мужской палате на девять человек.

Вообще, большинство палат здесь многоместные. Из личного пространства — кровать, тумбочка и полка на стене. У аутиста Вани на полке мы увидели книги: «Способ поймать удачу», «Гороскоп Нострадамуса», «Секретные результаты опытов клонирования». Узнать, понял ли он что-нибудь из прочитанного, мы не смогли: Ваня всё слышит, но не говорит. Он замолчал в раннем детстве, когда умерла мама.

«Так он спасался, укрывался от мира, — говорит психолог Елена Баранова. — Ваня ушёл в себя и до сих пор не вернулся».

Конечно же, мы побывали в палате номер шесть. Она отличается от остальных палат в корпусе: всего на три койки. Там розовые шторы и мягкие игрушки.

Санаторий без обратного билета

Всё время, что мы находились в интернате, сотрудники демонстрировали, как тут хорошо больным. Тепло, уютно, пятиразовое кормление. Персонал относится к пациентам по-божески: жалеет. Чтобы попасть сюда, нужно годами стоять в очереди. Мы спросили седого доктора, есть ли что-то, чего не хватает этим несчастным хроникам.

«Им очень не хватает общения, — ответил психиатр Владимир Попов. — Большая скученность в палатах тоже не очень хорошо. Но в целом наше государство сейчас навёрстывает упущенное и даёт психбольным то, чего раньше недодавало. Мы облегчаем страдания этих людей.

В конце нашего позитивного путешествия по интернату директор обратилась к нам:

«Я слышала, что сказал наш доктор. Если честно, я думала, он ответит другое. Всем нашим больным не хватает свободы. И все они, как дети, хотят в семью. Поэтому каждый год кто-нибудь убегает. Мы их ищем, возвращаем назад».

Когда мы уезжали, Черкаскуль жил своей обычной жизнью. Молодые ребята что-то репетировали на сцене, мужички постарше покурили на крыльце и пошли смотреть на прорыв теплотрассы, небольшая группка подметала дорожку и шутила о чём-то своём. И только потерянные лица в окнах напоминали о том, что из этого санатория нет обратного билета.

Ссылка на статью